– Кто же его мерил? – пожала плечами Беляна. – Сама не ездила, а люди разное сказывали. Кто за десять ден промчаться может, а кому и месяца мало. Как ехать... Токмо давно оттуда проезжих нет. Видать, прохудился летник, непроезжим стал.
Разговор получился на довольно повышенных тонах, и те немногие из местных жителей, что находились в святом месте, подошли ближе, прислушиваясь к разговору.
Храм не носил никаких следов разрушения или наказания идолов, надругательства чужаков или проклятия иноверцев. На месте оставались алтари, следы украшений, догнивали корзины с подарками, поблескивал из-под пыли бисер былых украшений. Все выглядело так, словно как-то вечером, вознеся Срече положенные молитвы, люди закрыли врата святилища – и больше уже никогда сюда не вернулись.
– Кваса, – в который раз поправил ведун. – Сирень, я серьезно предупреждаю. Мне волчицу твою жалко, она и так натерпелась. Станет выть ночью – до утра не доживет.
– Урсула, невольница боярина Олега, ведуна. Из похода на торков приведена.
Но тут за его спиной раздался такой оглушительный истерический вопль, что мысли о работе мгновенно вылетели из головы. Молодой человек моментально развернулся, чуть присел, рука метнулась в карман халата, где неизменно болталась тяжелая отвертка с каленым жалом и обрезиненной рукоятью.