– Хватит, пожалуй. Пусть первый ход будет ваш.
Мы ведем себя противоестественно. «Да нет, вряд ли. С чего бы вам знать?» – Живые люди так не разговаривают. «Да ни хуя ты не знаешь», – должен бы гоготнуть мой новый знакомый. Ну, или если он, паче чаяния, несокрушимый интеллигент, чья лексика не мутирует даже под тяжким гнетом малого бизнеса, буркнул бы: «Нет» – и дело с концом. Но куда там! «Теперь я в этом не сомневаюсь», – поди ж ты! Вся наша беседа – фальшивка, липа; мы сидим за столом и говорим друг другу длинные аккуратные фразы, совершенно не похожие на нормальную человеческую речь. Мы следим за мимикой и тщательно исполняем положенные жесты, словно бы где-то рядом развалились в креслах невидимые наблюдатели, для которых наш треп – развлечение, вроде водевиля или бульварного чтива. А мы – что ж, мы просто хорошо делаем свою работу. Отрабатываем некий неизъяснимый, не выражаемый словами, но вожделенный гонорар. Нутром это чую, хоть и не могу аргументированно доказать.
Некоторое время мы молчали. Не знаю, о чем размышляла Олла, а у меня в голове царил абсолютный вакуум, хоть ученым ее сдавай в аренду для проведения лабораторных исследований. Противоестественный гул в ушах – так должны бы гудеть неисправные электроприборы, а не башка человечья – служил приятным музыкальным фоном для вдохов и выдохов, каковые я производил без особого энтузиазма, скорее просто из чувства долга перед собственным телом.
– Ну, если так… Сам виноват. Слушай же. Снился мне сон, в котором почти ничего не происходило, зато я каким-то образом узнавала там всякие странные вещи. Там, во сне, это казалось мне совершенно естественным: ну, открылись мне некие тайны, и что с того? Но теперь вспоминаю – мороз по коже! Знаешь, как это бывает?
Москва, таким образом, становится для меня неожиданным источником мужества и душевного покоя. Вот уж не ожидал.