Забрав вещи из гостиницы и навестив по дороге чуть ли не десяток хозяйственных магазинов в поисках моющих средств и прочих орудий домашнего труда, я вернулся в Гнездниковский переулок. Остаток дня пришлось посвятить генеральной уборке. К вечеру я и думать забыл о демонах, троллейбусах, прекрасных убийцах, зачарованных городах, дополнительных поездах, переменчивых судьбах и бесследно исчезающих иностранцах. Я вообще перестал думать, и это было благом. Зато и новое мое жилище больше не вызывало гадливого содрогания. Теперь это была просто очень маленькая и очень чистая комната с большим окном, за которым отцветала бледная дворовая сирень. Здесь не имелось телефона, мебели, холодильника, люстры и газа; зато и соседей не было, а вот отдельная ванная и прочие буржуйские удобства, напротив, наличествовали, и это наполняло сердце ликованием.
– Вот теперь я не понимаю ничего, – удрученно сознался я. – Если ты хочешь, чтобы я узнал тебя на улице, какого черта ты не диктуешь мне свой телефон или не записываешь мой? Что ты дурью маешься?
– С Белорусского, если это действительно важно… Уже полчаса твой номер набираю, а у тебя все занято да занято. Мой поезд через пятнадцать минут отходит… тьфу, черт, уже через двенадцать.
Я стараюсь объяснить все это Кларе, памятуя, во-первых, о возможных лингвистических трудностях, а во-вторых – о том, что история моя должна казаться постороннему человеку пустым бредом, бледным воспоминанием о давнишнем похмельном кошмаре, не более того.
– Вряд ли. Минувшей весной случай снова свел тебя с этой парочкой. Они тебя, разумеется, не узнали. Но в душу ты им на сей раз запал. Бродил за ними по ночному городу, напугал до полусмерти…