– Здесь-то здесь… Здесь, да не весь. Весь где-то есть, да только не здесь, – Франк говорит нараспев, в точности как старушка из давешнего зачарованного сада. Словно хочет меня убаюкать.
Положим, тот факт, что где-то есть Мастерские, не приводит меня в экстатическое состояние. От такой перспективы впору под диван полезть – хоть и знаю я с детства, что хреновое это убежище, а все же там как-то спокойнее.
За неделю до смерти он сказал автору этих строк, что любую биографию следовало бы писать от противного: важно не то, где человек родился, чему научился и как жил; значение имеет лишь то, что так и не сбылось. «Вот, например, я никогда не был за границей, никогда не пил баккарди с колой, никогда не водил автомобиль, не летал на самолете, не спал с мулаткой, не жил в небоскребе, не выступал на сцене, не ел устриц, не нюхал кокаин и вряд ли смогу отпраздновать свой трехсотлетний юбилей, – с грустью заключил он. – Поскольку мне искренне хотелось пережить все эти события, их перечень описывает, насколько ограничены были мои возможности. А биография всякого человека – не более чем попытка очертить границы его возможностей. Злодейский жанр».
– Так вот вы какие, северные олени, – лопочу ошарашенно.
Понятия не имею, на каком расстоянии отсюда находится оная Зубовская (моя Москва – все еще драное лоскутное одеяло), но, на всякий случай, изображаю уважительное сочувствие: дескать, надо же, с Зубовской, пешком – вы себя не бережете!