И лишь несколько секунд спустя до меня доходит, что глас неба подозрительно похож на голос Вени. Одним разумным млекопитающим стало больше в этом помещении – всего-то делов, никакой мистики!
Это и есть шантаж. Но я с радостью принимаю новые условия игры.
– Да, ничего себе пельмень… И теперь этот твой Пигмалион хочет, чтобы ты стал фотографом?
Так он и сказал Максу; тот же, к его удивлению, лишь разозлился. Александр немного досадовал, что не может пустить в ход свой главный аргумент: «Это я, бессмертный, тебе говорю!» Но не такое великое дело спор о какой-то дурацкой книжке, чтобы ради него разглашать тайну, которую другим знать не надо. И в первую очередь ее не следовало знать Максу. Когда-то Александр взялся его опекать потому лишь, что у мальчишки было лицо человека, которому суждено умереть молодым. У Александра на такие вещи глаз был наметанный: какой-то особой интуицией он не обладал, но опыт, исчисляемый столетиями, надежнее, чем интуиция.
– Да что ж вы орете-то так? – невинно умиляется Раиса. – Впрочем, я даже рада, что вы возмутились. Это так… так трогательно. Сколько, вы говорили, вам лет?
– С нею все будет в порядке? – строго спрашиваю старика.