– Это как раз невозможно. У меня нет слуха.
– Меня, – очень тихо и твердо говорит Маша, – шокирует совсем другое: эту подробность я тоже узнала во сне. В том эпизоде, где эта твоя загадочная Ада была просто одной из моих жизней. И я до сих пор помню, почему и зачем она убивала людей, хотя смириться с тем, что это теперь мои воспоминания, мне пока непросто. Вот так-то… Это кто из нас еще маньяк?
– Да, пожалуй. Если только это не диктатура духа.
Я вопросительно поднимаю брови. Да что брови, я весь – вопрос, даже позвоночник мой изогнулся вопросительным знаком, и кончик носа зудит от напряжения. Я силюсь понять.
И бумага тоже в доме нашлась, целая стопка тонких серовато-желтых листочков странного формата: чуть больше тетрадной страницы. Вставляю в машинку чистый лист, бодро говорю себе: «Поехали», – и цепенею. Становлюсь тварью бессловесной и остаюсь таковой до третьей рюмки рома – хвала Вениамину, предусмотрительно пополнившему мои запасы! Никогда не подозревал, что напечатать первое слово на чистом листе почти так же трудно, как начать новую жизнь. Каторжная работа, оказывается.
– Рассказывай, – говорю, – про свои миллионы. Или дело такое, что нужно где-то прочно засесть?