Гарри не ответил, он считал маловероятным, чтобы Руфус Скримджер был вампиром, но давно привык к тому, что Полумна повторяет самую дикую чушь за своим отцом, словно святую истину. Они уже подходили к кабинету Слизнорта, доносившиеся оттуда смех, музыка и громкие голоса становились громче с каждым шагом.
— Я оказалась такой дурой, Гарри! — тоненько и тихо произнесла Гермиона. — Он сказал, что у профессора Флитвика обморок, велел нам зайти в кабинет, позаботиться о нем, пока... пока сам он будет сражаться с Пожирателями смерти...
— Однако было время, — продолжал Дамблдор, — когда вы сомневались, что сумеете починить шкаф, не так ли? И потому прибегли к грубым, плохо продуманным мерам — послали мне ожерелье, которое просто не могло не попасть в чужие руки... отравили медовуху, хотя шансов, что я когда-нибудь выпью ее, почти не существовало...
— Ну, не сюда именно, — ответил Дамблдор. — Там, наверху, чуть в стороне от обрыва, стоит деревушка. Насколько я понимаю, в нее и возили приютских сирот, чтобы они подышали морским воздухом и полюбовались волнами. Не думаю, что здесь побывал когда-нибудь хоть один человек, кроме Тома Реддла и его жертв. Никто из маглов не смог бы до-браться до этих скал по суше — для этого нужно быть превосходным скалолазом, — а с моря к обрыву не подойдешь, здешние воды слишком опасны. Насколько я понимаю, Реддл спустился сюда по обрыву — магия страхует лучше любых веревок. И привел с собой двух детей — скорее всего, для того, чтобы насладиться их страхом. Один только спуск должен был напугать ребятишек до смерти, ты не находишь?
Реддл вскочил на ноги. Гарри не мог его винить за протяжный крик ужаса и злобы; должно быть, все его имущество находилось в этом шкафу. Но в ту же секунду, как Реддл кинулся на Дамблдора, пламя погасло. Шкаф стоял нетронутый, без единой отметины.
— Ладно уж, и на том спасибо. Все же лучше, чем хрясь по сопатке ржавой кочергой, — икнув, заметила миссис Коул. Она поднялась на ноги, и Гарри восхитился тем, как твердо она стоит на ногах, хотя уровень джина в бутылке понизился на две трети. — Вы, верно, хотите поговорить с ним?