– Один раз сделаете исключение, – возразил Рэйнберд. – Я думаю, вам это не составит труда.
– Меня должны отправить на Гавайи через неделю, – полуутвердительно спросил Энди.
Чемоданы стояли наготове. Чарли надела парку поверх лыжного комбинезона. Энди застегнул молнию на куртке, взял чемоданы. На душе было скверно. Что-то свербило. Холодок предвидения.
– Как вы себя чувствуете, Энди? – спросил Пиншо.
И вновь собственная власть раздразнила, разожгла ее любопытство – чем не заманчивая игрушечная адская машина, о возможностях которой можно только гадать?
И вдруг он почувствовал, как нечто пронеслось мимо – незримый, невероятный сгусток смерти из головы дочери. Он ощутил его, словно дуновение разогретого воздуха от быстро идущего поезда подземки в летнюю пору, когда стоишь, может быть, чересчур близко к краю платформы. Мягкое, беззвучное движение теплого воздуха... и затем игрушку охватил огонь. Медвежонок сделал больно Чарли – Чарли сделает больно медвежонку. Взвилось пламя, и на какую-то долю секунды, пока он обугливался, Энди сквозь марево огня увидел его черные глаза-пуговки, а огонь лизал уже дорожку на ступеньках, где упал медвежонок.