– Не приставай ко мне, Олег! – заорала она. – Что тебе от меня нужно? Я что, плохо работаю? Утаиваю информацию? Отправляю сотрудников на задание без твоей санкции? Продаю идеи Грине Островому?
Очевидно, в хозяйстве Юлии Духовой такие речи не были приняты, но Катерина предпочитала расставить все точки над i. По комнате прошел сдержанный гул голосов, и Саша Скворцов обреченно вздохнул. “Прозаседаем опять до полуночи, – решил он. – Заседаем, заседаем, а все на том же месте”.
Никто. Никогда. Ничего. Не узнает. Тимофей рывком поднял себя из глубин суперудобного водяного матраса и пошел в ванную. После ночных визитов персонального, только к нему приставленного дьявола Тимофей как будто заново прилаживал свой дух к большому, неповоротливому, мокрому от страха телу. Он загнал себя под душ и долго стоял, закинув голову и закрыв глаза, под напором целого снопа яростных водяных струй. Очень холодные и острые, они жалили лицо и тело, буравили кожу, раскидывали мокрые волосы на голове – и Тимофей приходил в себя.
– Это не провал, – вступила Катерина, чувствуя, что основной гнев Абдрашидзе направлен именно на нее. – Я уже говорила, Игорь Вахтангович, что это не провал, а какое-то роковое стечение обстоятельств.
Марья Дмитриевна внимательно изучала дочь, лучше отца понимая, что ее безудержный восторг имеет какие-то более глубокие корни.
Неизвестно, сколько прессы было перелопачено, прежде чем нашлись эти убогие, корявые, в худших традициях семидесятых хвалебные песнопения.