Разговоры с Тимофеем, которые неизбежно придется разговаривать, тоже были отложены “на потом”.
Катерина была уверена, что настал ее смертный час. Она мгновенно поняла, что он видел всю разыгранную ею маленькую сценку. Видел – и оставался в дверях, видел – и молчал. И секретарша видела, что он видит, и молчала. Щеки у обычно бледной Катерины стали пунцовыми. Она редко краснела, но если уж краснела, то ужасно – до глаз, до шеи, – и потом долго не возвращалась в свое обычное бледное состояние. Во взгляде Саши Скворцова она прочла обещание медленной и мучительной смерти и знала, что она ее заслужила.
Медленно, как в кино, все повернулись к распахнутой дубовой двери, ведущей в Логово Смелого Льва, как моментально придумалось Катерине.
Тимофей Кольцов не был романтиком и поэтом, но море завораживало и пугало его. Он относился к нему как к живому организму. В его присутствии он мог думать и принимать решения лучше, чем в присутствии своих компетентных и профессиональных замов. Море было таким же, как он сам, – расчетливо неуправляемым, не подчиняющимся никакому контролю, создающим всего лишь иллюзию близости к людям.
– Что там с моим однофамильцем? – спросил Тимофей.
– А что? – не отставала Катерина. – Обо мне уж и посплетничать нельзя?