– Да вы же нас проверяли, прежде чем наняли! Да это полный идиотизм – сдавать своих, даже с профессиональной точки зрения! На это в здравом уме и твердой памяти никто не пойдет! Это самоубийство, Игорь! Как же ты не понимаешь?!
– Продержимся, бабушка! – успокоила ее Катерина, целуя мать. От гладкой розовой щеки пахло духами, кофе, ванилью – любимый, успокаивающий, очень родной запах. – Кстати, когда вы уезжаете?
– Я не хотел бы оценивать ничьи шансы, – произнес он, глядя в камеру. Катерине казалось, что он смотрит прямо на нее. – Особенно сейчас, когда заканчивается агитация. Я сделал все, чтобы убедить избирателей в том, что могу быть очень полезен для своей области. Теперь слово за ними. Я все свои слова сдержал.
– Садитесь, я подвезу вас, – монотонно и равнодушно, как будто выполняя скучную обязанность, велел он.
Катерина оглянулась. Сзади, на железнодорожном переезде, который они прошли, наверное, за секунду до того, как началась стрельба, мрачной громадой, похожей на многоподъездный дом, высились три сцепленных вагона, отрезая машинам путь к отступлению. Впереди был крутой вираж и подъем. Самое удобное для расстрела место. Лучше не придумаешь.
И он был с ними. И совсем не стыдно, что он боялся так же, как они. И совсем не стыдно, что сейчас его смертельно тянет выпить, – и пошло оно, его растреклятое подсознание, вместе со всеми кошмарами! И это совсем не проявление слабости, а подтверждение того, что он – человек, в чем так сомневалась Диана…