Следующие три дня Александра и герцогиня провели в голубой гостиной, обмениваясь короткими, ни к чему не обязывающими фразами, произнесенными неестественно тихо, – двое чужих людей, не имеющие почти ничего общего, но связанные цепями невыразимого ужаса.
– Отчего вы так уверены? – спросила Александра. Герцогиня подняла брови и улыбнулась.
– Они просто онемеют, ваша светлость, – улыбаясь, объявила Мари.
Сара Уизерс, подняв брови, с неодобрением уставилась на облачение Алекс.
Несмотря на неколебимое достоинство, сквозившее в каждом ее жесте, герцогиня, пережившая мужа и сыновей, хорошо знала, что такое истинная скорбь. Однако самообладание ее было так велико, что даже ближайшие знакомые не совсем понимали, любила ли она родных при жизни и тоскует ли по мертвым, а ее влияние в обществе казалось столь огромным, что никто и не осмеливался добиваться правды.
– А сами вы разве не участвуете? – без особого интереса осведомился Джордан.