— Не имеет значения, — сказал он. — Книга скоро будет готова. Бывает, надо записать сразу, а то идея уходит. — Он сделал жест дрожащей натруженной рукой. На подушечке указательного пальца, столь усердно сжимавшего карандаш, появилось вздутие — то ли мозоль, то ли волдырь. У него есть капсулы, они уймут боль, но и спутают мысли.
Он оглянулся через плечо. Ее лицо медленно багровело и как будто увеличивалось в размерах. Он увидел, что она в самом деле превращается в идола племени бурка.
Он пристально посмотрел на нее и снова заметил в ее глазах оттенок неуверенности, желания поверить. Уже хорошо. Очень хорошо. Он смотрел на нее честно и открыто (насколько ему удавалось имитировать открытость) и представлял себе, как перерезает ей горло осколком стакана, как навсегда вытекает кровь, снабжавшая кислородом ее больной мозг.
— По крайней мере вы должны быть в состоянии поверить, что я — за книгу. Вы говорили, что хотите ее переплести. Полагаю, вы собираетесь переплести рукопись. То есть машинописные страницы?
— Ванная и пустая спальня. Бывает, я сплю там, если жарко. Если хотите, взгляните, но уверяю вас: ваш патрульный не привязан там к кровати.
— А кто сказал, что она не оставила мне еды? — спросил он пустое пространство и рассмеялся еще громче. Пустой дом — Место для Смеха Пола Шелдона — казался ему обитой войлоком палатой психа.