— Я тебя вижу. Пол… Вижу твои голубые глаза. Я тебе говорила, какие у тебя красивые голубые глаза? Ну зато другие женщины говорили — те, что красивее меня и смелее выражают свои чувства.
Мелькнула несвязная мысль: Уж теперь-то она придет. Захочет посмотреть, действительно ли Пол Шелдон превратился в Лучано Паваротти, или ей только так показалось.
Ее милость не уснула спокойно, как полага-ается, вот что, и я боюсь…
Одеяние самой миссис Рэмедж — длинная ночная рубашка и ночной чепчик, отделанный шелковыми лентами, из-под которого небрежно выбивались растрепанные локоны, напоминая бахрому абажура, — тоже едва ли годилось для придворного бала, и тем не менее экономка, открыв рот, воззрилась на Джеффри.
Он видел зал заседаний суда в Денвере, видел Энни Уилкс, стоящую у кафедры: на ней были не джинсы, а красно-черное платье и ужасного вида шляпка. Он видел, что в зале очень много народу, а судья лыс и в очках. У судьи белые усы. И родинка под белыми усами. Белые усы почти закрывают родинку, но ее все-таки видно. Энни Уилкс.
Марсиане, подумал он. Марсианские машины смерти.