– Да. Делал и раньше. – Он колебался. – А что с добычей?
Мунин – Майн. Это значит «память». Вот что ему нужно. Но за это придется платить. У него есть друг, защитник среди богов, это он уже знает. Но это не Отин, что бы ни думал Бранд. Он знает, какой должны быть цена. Снова непрошенно в памяти возникает стих – на английском. В нем описан повешенный на виселице, он раскачивается, не способный пошевелить рукой, и к нему слетаются вороны...
– А почему бы и нет? Говорю тебе, enzkr, если думаешь о сокровищах Айвара, лучше сразу перережь себе горло. Так тебе будет менее больно. Ты слышал, что сделал Айвар с ирландским королем Кнотом?
Потом подошел к освещенному луной Вульфгару, у того глаза были выпучены, в них непонятное выражение. Ужас? Недоумение? А может, сожаление? Откуда-то пришло воспоминание: они втроем, Шеф. Годива и Альфгар, еще маленькие, оживленно играют во что-то, кажется, игра заключается в том, что они берут побеги подорожника и по очереди бьют ими побеги других. У кого первым отскочит головка? И Вульфгар смотрит на них, смеется, бьет в свою очередь. Не его вина, что он стал хеймнаром. Он не бросил мать Шефа, хотя и мог от нее отречься.
Кто-то переводил его слова остальным. Шеф понял, что слева от него материализовался Хунд, что за ними угрожающе стоит часовой. Но не отрывал взгляда от человека в белом.
– Ненадолго. А потом сможешь охотиться за нами, возвращать свое добро. Поэтому делай, что я говорю...