Медленно, неохотно огромный человек сунул руку под рубашку, порылся там и извлек серебряную подвеску. Молот.
– Но ты, мальчик. Кто знает? Ты можешь что-нибудь выиграть от этого.
– А у кого нет? – спросил Вестмунд. – Англичанки, ирландки. Моя бабушка была лапландкой.
– У тебя на мече зарубка. Я не видел, чтобы это сделал Фланн. Чей меч ее нанес?
Видел ли он его в своих видениях? Послано ли ему это знание богом-отцом из Валгаллы – Отином Изменником, Богом Повешенных, Предателем Воинов, как косвенно продолжает намекать Бранд?
Шеф смотрел на нее со странным холодком в сердце. Хорошо, она здесь, в лагере, вместе со своим мужем. Очень хорошо: она совершенно не узнала его, хотя прошла всего в шести футах. Плохо, что выглядит она такой больной и слабой. Но еще хуже, что его сердце не дрогнуло, когда он увидел ее; а ведь оно всегда вздрагивало раньше при ее виде с тех пор, как он понял, что она женщина. Чего-то в нем не хватает. Не глаза. Чего-то в сердце.