— Впервые, говоришь? — переспросил он у Эгмонта. — Так-таки, значит, и не встречалось тебе прежде ничего подобного?
— Короче, — вздохнув, сказала я, — двадцать девятого снежня каждого високосного года мне снится один и тот же сон. И, насколько я понимаю, вы отлично знаете, какой именно. — Он кивнул, и я, ободренная хотя бы таким минимальным успехом, поспешила его закрепить. — Меня не интересуют подробности, в конце концов это ваше личное дело, ответьте только на один вопрос. При чем здесь я?
Я вспомнила все, что слышала когда-то о риторике. Вообще-то магрит шел у нас факультативом, и записана я туда не была, но пару раз ухитрилась все-таки попасть к ним на занятия. Все, что я оттуда вынесла, заключалось в горстке малопонятных, но многопугательных терминов типа «троп», «аллитерация» или «дисфункция». Хотя нет, вру, «дисфункция» — это из бестиологии, а там была «диспозиция».
Отсек вообще-то был довольно велик: немногим меньше нашей комнаты. В дальнем от входа углу стоял квадратный деревянный ящик, наполненный землей, — в таких обычно высевают рассаду. В ящике росло невысокое, локтя в два, растение, более всего напоминавшее бамбуковый побег: с жестким стеблем, снабженным несколькими узлами, но практически без листьев — только на верхушке имелось два узких листка. Листки чуть покачивались от дуновения магического ветра.
— Нет! — панически пискнула я. — Не участвую!