— И что же именно вы ему пели? — ангельским голосом уточнила она.
У другой стенки стояла маленькая скамейка в восточном стиле: лаконичные линии, глянцевый черный лак, общая эфемерность. На ней, как и предсказывала госпожа Ламмерлэйк, лежал толстенный свиток, туго стянутый красным шнурком с кистями на концах. Я прикинула длину сего вместилища знаний и затосковала. Однако выхода не было, и я с опаской присела на скамейку, пытаясь понять, выдержит ли она мой вес.
Денюжки, как известно, счет любят. Эту сентенцию банковских гномов давно уже знали везде, даже там, где еще и не начиналась повальная гномизация.
Но я не сдавалась. Мне, в конце концов, было всего лишь девятнадцать лет — жизнь только начиналась, и мне отнюдь не хотелось завтра с нею расстаться.
Я обернулась; как и следовало ожидать, там стояли братья аунд Лиррен, веселые, как если бы они отправлялись не на отработку в теплицу, а на очередную пакость.
— Ну да, — настороженно подтвердила я. — Чего я такого сказала?