Мишель сидит рядом с сотником, совсем близко – головы их склонились друг к другу, они, кажется, шепчутся о чем-то. Руки их сплелись – Егор точно это видит, фонарь с его стороны бьет по ним, и получается, что сам Егор для них невидим, а они – вот они, голубочки. Он вслушивается: вещает сотник, бархатным своим голосом заговаривает девчонку.
– Не могу. Все, что могу сказать вам – надо немного потерпеть. Такие экспедиции, как наша, будут рассылаться сейчас во все концы нашей бывшей и будущей родины… А повара я бы на вашем месте вздернул.
– Прости, Господи, великое прегрешение. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого…
Мишель всматривается – кажется, молодой мужчина. Она тянется пальцами к его лицу, трогает его щеку – не знает, как попросить иначе. И просит в планшете: «Это болезнь? Их там вылечат?»
Мишель выходит к поезду следом за ними в том же месте, подглядывает – что они собираются делать дальше?
Егор вваливается внутрь. Воняет паленым, порохом; и еще сладким, как лежалое мясо. Руки у него висят вдоль тела. Хребет будто выдернули из спины – так согнут. Глаза выгорели и потухли.