– Ты знаешь, Егор, я человек такой, что телячьи нежности не люблю. Я тебе врать не буду. Ты мне не сын, я тебе не отец, и не хера друг другу баки забивать.
Егор шарит, стараясь не шуметь, по ящикам, отдирает какие-то прилипшие к полу рогожки, поднимает коврики. Телефона нигде нет. Мухи гудят невыносимо, словно внутри Егоровой головы.
Вечером, конечно, мать заходит к Егору в комнату. Садится на его стул.
– Разве от того, что Господь оставил Землю, можем мы нарушать заповеди его? Он сотворил нас из великой любви и нам завещал любить ближних своих, как самое себя, а прочих людей приравнивать к ближним. Защищать сирых и убогих, и быть великодушным к тем, кто страдает. Делиться последним с тем, кто нуждается. И тому, кто протягивает руку, моля о помощи, не отказывать в помощи.
– От реки, конечно. Но сейчас вроде получше. Успокоился хоть, а то все сбежать норовил.
– Лезут. Что посеяли, то пожнете. Гибель граду сему. Буря. Буря.