— Дык я што, я ничего… — старик с пониманием закивал. — Видать твоя дохтурша… того… ревнивица… Ну тадыть я Глашку охфицерику молодому пристрою…
— Александр Христианович… — девушка смущенно улыбнулась. — Ночью… простите меня, я не хотела…
— Господи! — старик схватился за сердце. — Жив?
— Вы были без сознания и ранены, с глубокой колотой раной на левом боку. Удар наносили в грудь, но, к счастью, клинок скользнул по ребрам. Рану я обработала и зашила, но вы все это время так и оставались без сознания. Даже не бредили, находились словно в летаргии. А еще… — Майя подошла к сундуку в углу комнаты и извлекла из нее шашку в потертых ножнах, изукрашенных потемневшим серебром. — Старик дал мне эту шашку, сказал, что она теперь принадлежит вам. Вот и все, что я могу сказать. Ах да, эти мужчины еще говорили, что вы их спасли, но подробностей не упоминали.
— Все уметь… — скорбно вздохнул лысый дед. — Моя эмира Бухара служил, на кол сажал, масло варил, языка резать, шкура снимал, секир-башка делал… Ваша моя на каторгу отправлять, долго сижу, зачем сам не знать. Полезный же дела делал. Надо твоя служить? Буду служить, не забыл еще как. Бери мирза, потом не жалеть. Ахметка все уметь. Тот япона не любить, меня бил, плохой говорил. Мне много не надо, кушать мал-мала, одежка мал-мала…
— Тихо, тихо, хватит ругаться… — я обнял и прижал к себе сестер. — Спите, завтра тяжелый день…