А вот военные власти, скорее всего, просто не знали, что с нами делать.
Некоторое время все молчали, а потом молчание нарушила Майя — она сидела вместе Мадиной напротив меня, посередине лодки. Сестра дремала у нее на плече, а сама Майя, что-то писала в толстой тетради.
На допросе нет смысла останавливаться — старший лейтенант все выложил как на духу. Я даже разочаровался — думал, что дети страны восходящего солнца — суровые, несгибаемые фаталисты — а тут такой афронт. Впрочем, по паре случаев судить нельзя. В любом стаде есть паршивая овца.
Угли и кочерга не понадобились. Под трактиром нашелся здоровенный капитальный подвал, битком забитый продовольствием и товарами. Чего только здесь не было, от сапог до муки и японского шелка. Кликнув Свиньина составлять опись, я углядел в углу ветхий картонный ящик, вытащил из него запыленную бутылку и удивленно ахнул.
Наконец на улице показались запыленные и измученные люди. Ободранные, разномастно одетые, они представляли собой довольно печальное зрелище. Правда два десятка солдат соблюдали нечто похожее на строй. Остальные брели, как бог на душу положит. Солдаты были вооружены трехлинейками, почти все гражданские — берданками, но кое у кого мелькали Арисаки. Многие были перевязаны, но топали сами, троих вели под руки, а позади всех тащили двое самодельных носилок, на которых под шинелями угадывались очертания тел.
Очень многое так и осталось непонятным, но кое-что распознать все-таки удалось.