Папа встал, и я немедленно тоже поднялся со своего стула. Папа подошёл к окну, и заложив руки за спину, долго смотрел на залитый солнечным светом внутренний дворик. Его секретари — или телохранители? — сверлили меня мрачными взглядами, а я молча стоял, ожидая, что будет дальше. Моё поведение трудно было назвать иначе, чем наглым, и папа к таким собеседникам явно не привык, однако ему не оставалось ничего другого, кроме как с этим мириться. Если моя мать соберётся домой из-за того, что гарантии, данные лично папой, оказались недействительными, ущерб для его репутации трудно будет преувеличить. Возможностей же для давления на нас у него нет никаких, и задержать нас он никак не сможет.