Кевин… этот обосновался на корме. Он не снял с себя кучи железа, но оно его, насколько я понял, нисколько не отягощало. Десятки килограмм брони он таскал с потрясающей легкостью. Прижавшись спиной к железной стене, он замер. Жили только его руки, челюсти и глаза. Глаза медленно переползали с островов на берег, затем на волны, потому повторяли этот маршрут. А руки и челюсти были заняты жареными курицами. Рокс не ошибся, когда попросил прихватить еще пару зажаренных на сковороде куриц. Кевин знал в них толк. И сожрал все пять из тех, что повара в лучшем баре Платформы сумели пожарить за отведенный им час.
– И что тогда мы сделаем, командир? – с любопытством спросил возникший из темноты уродливый призм.
– Не – покачал я головой, отступая от тента и подставляя лицо холодному дождю, льющему со стального облезлого неба – Я нихрена не в порядке… но все норм, Рокс, все норм. Нальешь грамм сто самогона?
Вдоволь наглядевшись на оживающую тварь, хлебнув чуток компота и зажевав все сосисками, мы вернулись к работе и сбросили остатки раздробленной скалы. Пара тонн мелких обломков осталось, но гигантская змея шевельнула показавшимися кольцами и камни с грохотом посыпались вниз.
Две связанных голых гоблина. Один дохлый и уже далеко не в полном комплекте, направил обглоданное до костей лицо прямо на нас. Все конечности на месте, но при этом они представлены только костьми, но не мясом – а вот его прямо в недостатке, хотя при жизни дохляк был тем еще пухляком. Пусть его сейчас раздуло и зелено-синее пузо живет своей загробной активной жизнью и вот-вот лопнет, отчетливо видно, что при жизни гоблин весил под сто кило и большая их часть была жиром.