Инквизитор строчил по клавишам, сурово нахмурившись куда-то в монитор.
Потом заглянула другая соседка, прижимая к крутому боку кастрюлю с оладьями, томлеными в сметане, — и эти оладьи я ела, как запретный плод, с ужасом (оладьи! в сметане! с сахаром! ночью!) и восторгом, ибо на вкус они были как забытое детство, как безмятежность, как вкуснейшая в мире прабабкина стряпня, и я цепляла их вилкой, наплевав на все на свете, а тетки жалостливо цокали языками, осуждающе смотрели на Макса: «Совсем замордовал девку, изувер!» и подпихивали поближе ко мне кастрюлю…
— Ой, да ладно! Вы все равно будете их допрашивать, вон, твой приятель копытом бьет, так знать хочет, кто мог предупредить администратора!
— Ты опять не сдала деньги на уборку подъезда!
И снова шум и заикание, через которые пробивались только отдельные слова и их обрывки — а потом и совсем связь оборвалась.
Хм… А что-то в этой вашей зарядке определенно есть!