У меня там пострадавшая ведьма наверняка уже пришла в себя и тоже желает знать, кто виноват и что делать, и надо успеть вовремя направить эту стихию в нужное русло, пока причудливым вывертом женской логики виноватым не назначили меня.
Пф-ф-ф, милый, если бы у меня были такие братья, я бы в дурку уехала! Это ж натуральное «видит око — зуб неймет»!»
Частный сектор Крапивина встретил узкими улочками, деревьями вдоль тротуаров и беспородной собакой, нахально развалившейся на проезжей части и уступившей дорогу моему автомобилю с видом величайшего одолжения. Сонная благостность и лавочки под окнами, как в деревне, — так и не скажешь, что в какой-то паре-тройке сотен метров черепашьим шагом ползет в пробке транспорт по загруженному шоссе.
— Нет, у нас все в порядке. Мы уже закончили, сейчас минутка занимательной проктологии закончится, и сворачиваемся.
Допрос шел уже больше часа. И, признаться, все бы допросы так шли. Стеценко, в наручниках и под магиегасящими печатями доставленный в руки родной инквизиции, в уютный подвальчик съемного дома, сдавал себя и ближайшее окружение так, будто от этого зависела его жизнь. Впрочем, она и зависела.
— То есть меня спрашивать никто не будет? — внезапно подала голос Катерина, и под тремя нашими плотоядными взглядами, которые скрестились на ней, смешалась: — Да согласна я, согласна! Спросить уже нельзя…