– Но гостиная в конце коридора! – напомнил Шейнэр.
Едва ноги коснулись брусчатки, Хэллрой отошел на шаг, не пытаясь продлить объятий. Недовольно я поправила свалившийся с головы капюшон, хотела сказать что-нибудь уместно-ироничное, но оцепенела с поднятыми руками, чувствуя, как от изумления предательски вытягивается лицо.
– Сейчас, – добавил жених, видимо, отморозив какую-то очень важную часть мозга.
– Оживи! – приказала лежащей на раскрытой ладони летунье.
– Много чего случилось. Даже слишком много! – забирая из моих рук кубок, оповестила мама и охнула: – Какая тяжелая уродливая чашка!
Можно сегодня я больше не буду стоять неподвижно? У меня с прошлого раза еще поясница ноет.