– Разгадал, – широко улыбнулась я, встречаясь с ним взглядом. Долгие секунды мы не разрывали зрительного контакта, хотя рядышком кто-то настойчиво покашливал, предлагая вспомнить о правилах поведения в приличных местах, особенно в капеллах. В фиолетовых глазах ведьмака вновь танцевали огоньки. Он все еще пытался меня зачаровать и наверняка уже обнаружил печать от ментального воздействия.
Когда окно ослепло, а салон затопила душная темнота, Кэтти разрыдалась. Она всхлипывала, жаловалась и отчаянно хотела к матушке, чтобы родительница прониклась трагедией и от души ее пожалела.
За светскую беседу отвечал Шейнэр. Вернее, он не подозревал, что на нем лежала важная миссия не дать семейному обеду превратиться в траурные поминки, где все молчали, будто в замке кто-то умер (помимо зомби), и постоянно что-то рассказывал, забывая о еде. Правда, все больше восхвалял красоты замка: оранжерею, библиотеку, злосчастный прудик, который специально приказали расчистить перед нашим приездом.
– Замерзнете, госпожа Эркли, – подначил меня Ристад, потуже завязывая шнурки на высоких ботинках.
Вытащив из стопки в секретере маленький белый листик, я коротко написала, что мы благополучно добрались до дома Торстенов, и, не придумав, как половчее соврать о сумасшедшем доме, что здесь творился, процитировала сестру, мол, нас встретили как родных, мы исправно улыбаемся и ни разу не вытерли руки о скатерть. В общем, ведем себя согласно матушкиным наставлениям. Аккуратно сложила послание пополам, поместила в шкатулку и закрыла крышку. Кристалл вспыхнул и погас, давая понять, что записка переместилась в родительский дом.
– Пойду ее разбужу, – бросила я, чувствуя одновременно и раздражение, и тревогу. – Мы скоро спустимся…