— Боялась, — неожиданно призналась Пятнадцатая.
Сначала защитники старались перерубить верёвки, прицепленные к крюкам. Я, каюсь, тоже попробовал — одну даже перепилил, но потом получил в руку сразу четыре стрелы. Броня на руке уберегла от ранений, но стало понятно, что помешать забраться наверх мы врагам не сможем. На крышах внутри крепости скапливался гарнизон, вооружённый луками, и резервные бойцы. Причину я понял, когда первые враги затопали по крыше над стеной. Крыша держалась, но на честном слове. Стрельба из двора крепости дала неплохой результат — многие враги падали, только показываясь на полукруглой крыше, но тех, кто сумел подняться, было всё больше, и сырец начал крошиться под их весом.
А я добиваю ещё одну тварь ударом в глаз. Приятель и здоровяк обрывают полет следующей, а четвертый боец бьёт в горло мелкой неживой, попытавшейся проскользнуть между двумя крупными сородичами. Мы отступаем к провалу, а по пандусу к нам под ноги стекает кровь убитых неживых. Ноги скользят, но твари тоже валятся на подходе, спотыкаются, вскакивают, поскальзываются — благодаря чему через образовавшуюся кучу малу прорываются единицы.
— Так, слушайте, у меня новость, — сказала она. — Нас завтра освобождают от работы.
Злата осталась стоять, а вот Бледный медленно осел на пол — находиться в вертикальном положении он, видимо, без посторонней помощи не мог.
Я кивнул и приложил кулак к груди. Что тут можно было сказать? Ничего. Было больно и обидно. Пятнадцатая права — гордиться мне нечем. Но есть о чём подумать.