Ах, нет. Еще черными были волосы смотревших на поединок.
Мельин всегда эманировал очень сильно. Возведенный на старых фундаментах Дану (а они, в свою очередь, зиждились на еще более древних основаниях), вобравший в себя горе, радость, страх и отчаяние многих людских множеств, напоенный до краев магией, город, где по ею пору чувствовались еще древние чары самых первых хозяев этой земли, что носили звериные шкуры и не знали огня; город, где ковалась мощь семи Орденов – он не мог не притягивать моего взора.
Девушка (вернее сказать – девочка; по человечьим меркам она выглядела лет на четырнадцать, не старше; а сколько по счету нечестивцев Дану, всякий верующий в Истинного Бога никогда не станет и задумываться) насмешливо присела, пальчиками оттянув в стороны складки широких порток.
Жрецы Древних шли осторожно, уже в боевом порядке – впереди четверо сидриттов, старших учеников, кои уже весной отправятся по своим приходам; за ними – четверо деканов, и, наконец, последним шел сам ректор. На гнома они не смотрели. Оно и понятно – с ослушником, что сотворил недозволенную волшбу, справятся страховые волшебники. Их жреческое дело – понять, что за гость пожаловал в подземелья Хвалина. Сидритты нащупывали след, деканы прикрывали их, в то время как ректор должен был сделать главное – нащупать сознание пришельца, попытаться заговорить с ним; жрецы Древних Богов твердо верили, что говорить можно с любым существом, неважно, одушевленным или нет.
Сежес не требовалось уточнять, где найти Императора. Пока с ним эти магики, верхушка Радуги всегда будет знать, где он.
…Этим вечером они не остановились. С заднего фургона доносились истошные вопли Еремея – заклинатель змей подгонял лошадей и кнутом, и самыми черными ругательствами. Время от времени к нему присоединялись то братцы-акробатцы, то Смерть-Дева, однако помогала вся эта суета плохо – измученные, исхлестанные кони упрямо отказывались ускорить шаг.