Как они тут любят всякие сисястые окончания. Старатися, касатися, тщатися… Определенно, по здешнему русскому языку я экзамен не сдам.
— До встречи, крестный. И помни что я тебе говорил. Такие люди в основном по ночам любят свои делишки обстряпывать, — и уворачиваюсь от затрещины. Ну да, не по чину мне Ефима поучать. Эх-ма, треуголку он мне все-таки сбил. Ловчее надо быть!
— А точно он? Я, конечно, лесовикам Годарева доверяю, но мало ли? Вон, у тебя тоже были необычные ботинки, с росписью на подметке.
Ну, тут-то все понятно. Это даже я понимаю.
И — пятьдесят рублей. А не двести, как Ефиму. Но я молчу, чего уж теперь. До Пскова еще дойти надо, будет еще время узнать что да как. Тем более пятьдесят рублей — это, конечно, не восемьсот, но у меня и алтына-то нет. Так что переживать на эту тему буду потом. Когда высплюсь. Если, конечно, дадут.
Я копал могилу. В мерзлой земле, деревянной лопатой. Холодный ветер закручивал вихри мелкого снега вокруг моих ног, а я продолжал копать. Лопату, которой я долбил землю тут называют словом "заступ". Это не мотыга и не кирка, как я думал раньше, когда встречал это слово в школе на уроках русского языка. Это толстое деревянное весло, на который по краю приделана окантовка из толстого грубого железа. Тяжелая штука, несколько килограмм точно весит. А заступ — потому что есть полочки, на которые можно наступать ногой. Старинный предок нашей садовой штыковой лопаты.