Участники-девушки, между тем одна за другой приходя в себя, начинали волноваться. Слышались сдержанные восклицания, сдавленные стоны и даже редкие рыдания — когда эскортницы понимали, в роли кого здесь оказались. Зоряна, очнувшись, рывком подняла голову и собралась было встать, но я перехватил ее запястье, заставив остаться на месте. При касании наших рук стукнули браслеты оков, заставив вздрогнуть — взгляд замолчавшей учительницы остановился на нас.
— Достаточно. Но… — взглядом я показал на внушительную группу целительниц, которые покидали арены.
Возможно, так жестоко оставлять за бортом фон Колера не следовало, понял вдруг я. Потому что Анна Николаевна смотрела на меня без особой приязни, скорее даже наоборот. Это абсолютно чужой и не питающий ко мне никаких положительных чувств человек. Барон хотя бы… хотя бы что? — переспросил сам себя, и не нашел никаких положительных черт в позиции барона. Он заинтересован во мне как в объекте, плюс цеховая солидарность. Княгиня также заинтересована во мне, плюс «родственная» солидарность.
— Прошу прощения, — изобразил я извиняющийся кивок. — Как понимаю, вы направлены его сиятельством с целью обучить меня в том числе и правилам поведения в незнакомом мне обществе.
— Как сказал Максимилиан Иванович, необходимо выжечь пятно тьмы из моего тела. Со слов профессора сделать это можете только вы, гарантируя сохранение произошедшего в тайне, потому что вы заинтересованы во мне как в активе рода. О том, что в процессе вы можете выжечь мой разум, он также предупредил. Но, опять же с его слов, выбора у меня нет, так как при любом другом раскладе возможно распространение ненужной информации об особенностях темных искусств.
Халид расположился в полуподвальном помещении, оборудованном под кальянную. На широком низком столе перед ним внушительная груда денег. Монеты, бумага, айди карты — все вперемешку. Чуть поодаль горкой лежали кубики темного пластилина и рассыпанная трава, похожая на сушеную ромашку.