Я опустила глаза. На дне опустевшей чашки кофейная гуща делала непристойные знаки.
И понимание, что все это — лишь прямое следствие пробудившихся чар, отравляло каждое мгновение летучим черным пеплом, как от сгоревшей записки.
— Позлорадствуй еще, — мрачно посоветовала я, перебирая в уме варианты нового гадания — и осеклась, заметив посреди линии одну-единственную черную бусинку. Все остальные просыпались мимо табакерки и с прискорбием уперлись в скатанные полотенца — только оранжевая закатилась в услужливо распахнутую ракушку мелкой мидии. — Живой! — со смешком постановила я, обличительно ткнув пальцем в черную бусинку. Ей я при гадании обозначала незнакомую мне женщину, которая влияла на судьбу объекта.
— Мы называем ее Манао, — вставил гость и улыбнулся, не показывая зубов.
Камеристка демонстративно закатила глаза.
Я прикрыла глаза, услышав последнюю фразу, но снова смолчала. Право, наивно было ждать, что Кристиан запросто смирится с мыслью, что друг его детства связался с темной стороной дара — хотя бы потому, что о темной стороне дара я не рассказывала даже Тао.