Служанка коротко кивнула и вышла за дверь. Ее пост у кровати мисс Ламаи немедленно занял Тао, и пианист неловко застыл с парой туфелек в руках: соседство с плечистым камердинером с тяжелым взглядом явно лишало тонкокостного музыканта душевного равновесия.
На заднем дворе дымили тонкими сигаретами две измотанные горничные, бегали туда-сюда взмыленные мальчишки и лакеи, а младшая прачка с красными натруженными пальцами спешно развешивала сушиться господскую одежду. Я заприметила в ее корзине памятную рубашку, но повторно покушаться на нее не стала, вежливо ответив на приветствие.
— Держитесь, — равнодушно посоветовала альциона и без предупреждения вспорхнула птицей прямо с рук принца.
На мой взгляд, оба безнадежно переигрывали, но зрители, кажется, были готовы рукоплескать стоя, не будь они так испуганы.
Через минуту Ламаи уже извергла из себя какое-то чудовищное количество морской воды и, видимо, сочтя, что задолжала заливу еще и проценты, разревелась, цепляясь за рубашку Тао. Растерявшийся камердинер застыл истуканом, неловко похлопывая ее по спине, а певица все никак не могла успокоиться, всхлипывая, икая и давясь плачем.
Но ему ничто не мешало взять заложника, за которого любой из нас с готовностью сунулся бы в пекло.