Фёдор на ругательство даже и не поморщился, слушает с самым серьёзным и чуточку просветлённым видом.
Наблюдаем за рисунками, как заворожённые. Здорово! А после услышанного это кажется каким-то волшебством. Вот они! Живые!
— Орешки! С черносливой орешки где!? — Раздавалось то и дело визгливо, и очередная тётя Хая начинала свару на пустом месте, или срывалась и бежала куда-то, смешно переваливаясь телесами.
Аркадий Алексеевич кивнул благосклонно и приступил к трапезе, заодно оценивая находящихся здесь женщин, пребывающих в разной степени алкогольного опьянения. Чтоб далеко не ходить!
Я назад шарахнулся, да в шарахе етом и голову поднял. Стоит, падла! Дмитрий Палыч, будь он неладен! Скалится пьяненько.
Плохо видно-то. Как посветлело, так и обратно хмарью небо заволокло. Тучи низкие повисли, да такой себе вышел сумрак предвечерний, из которого снег пополам с дождём сыпется. Иссера-серое всё, мгливое, туманное. Слезливое.