С утра началось всякое, и не всегда хорошее. Попервой зашевелились солдаты, подтягивая патрули поближе. Но от нас молчок, только показали себя за баррикадами — дескать, бдим, не надейтесь. И тишина… нехорошая такая, от которой отогнали детей и женщин.
— Она будет вызвана на допрос в полицейский участок несколько позже, — Вильнул Иван Порфирьевич.
Гости немножечко сильно погомонили, рассаживаясь на столиках, выплеснутых из небольшого их садочка далеко на улицу. Народищу! Тьма! Разом за столами чуть не под двести сели, так ещё и меняться будут. А то! Уважаемый человек, в деревне так же.
— Только штоб молчок! — Предупредила она нас с Фирой, — Не хватало ещё, штоб всякие босяки заинтересовались нашим што и где! Потому как репутация за нас, как за людей Фимы и кого повыше, это конечно да, но таки не до конца! Потом такой может и пожалеет три раза по сто, но што нам-то с его жалелки, если без денег!?
Так тока, подтверждение своим мыслям нашла и чутка успокоилась. Или сомнения ушли. Ето если вообще — она. В смысле, вообще каким-то боком или даже плашмя причастна.
… — соучастники, подельники и заказчики, — Жестяным помертвевшим голосом читал пожилой мужчина перед собравшимися в Пересыпи рабочими, — остаются на суд жителей Одессы.