— Цирк шапито, — Прочёл он чисто, без складов. На афише танцевала красивая женщина в бесстыдном наряде с голыми почти што ногами, скакал на лошади мужчина с совершенно тараканьими усами и вздыбливался силач, похожий на вставшево на дыбки медведя, невесть зачем взявшево в лапы всякую тяжёлую чугунину, — Што ето?
— Ето ктож ево так не любил? — Озадачился Санька.
— Час! — Возразил ему хрипловатый бас, — Игривое настроение у подруги нашево атамана.
— Не, — Отказался я, — горло передавил, теперь ещё недели две, а как бы и не больше, кашицами питаться буду, да бульонами. Говорить, так и ничево, а глотать так только воду. Жевать тоже никак, в горле отдаётся.
Иногда просто бродил по улочкам там, где меня никто не знает и знать не может. Штоб не окликнул никто. Такой себе видимый, но никому ненужный и неинтересный. Не человек-невидимка, а так — глаз соскакивает.
— Пади! — И свист кнута. Запоздало шарахнулся в сторону, оскальзываясь на булыжной мостовой, но сволочь-извозчик снял таки картуз концом кнута, ожгя заодно ухо. И хохоток такой с екипажа, одобрительный.