Вздохнула и молча закатала рукав, демонстрируя клеймо. На Перевале постоянно обитали три десятка человек, и скрывать от них знак под браслетиками и феничками смысла не было. В горле пересохло настолько, что выдавить из себя хотя бы еще один звук я была попросту не в состоянии.
– Если честно, и понимать не хочу, но ты говори, говори.
Он снова улыбнулся, явно польщенный моей реакцией на его тело. А я... я вдруг почувствовала, как пересохло в горле, и, немного отклонившись, нащупала бокал, из которого Рик пил несколькими минутами ранее, и тут же осушила его, облизывая жадным взглядом бронзовый торс моего попутчика. О, как он был хорош! Мамой клянусь, давшей мне жизнь, но умершей раньше, чем я успела ее узнать; отцом, ушедшим вслед за нею, раз так и не отыскал меня; матерью-настоятельницей, одарившей сироту своим именем, и даже святой Брунгильдой, – в жизни не видела ничего более прекрасного.
Я все ждала, когда же он объяснит, что скрывалось за его категоричным «нет», но в течение следующей пары часов он не произнес ни слова, а я, чувствуя себя совершенно несчастной, и не хотела ничего слышать.
– А это зачем? – спросила девчонка. – Ну, то есть… Я хотела сказать, что капу и перчатки, и даже не очки – тонированный мотоциклетный шлем видела, но крем…