Улыбка цесаревича чуть подувяла, и на пару минут за столом возникла тишина.
– Замолчи, – сказал я девушке, наклоняясь над охранником, который уже трясся в агонии.
Сконцентрировавшись, я почувствовал нить и понял, что она указывает в прежнем направлении, и, что самое главное, напряжение в ней не увеличилось ни на йоту.
– Легко, – парировал я, чем вызвал еще больший шок у старых мегер.
Продолжая вещать, как уличный проповедник, Дава распахнул шторы и впустил в комнату явно разозленный моим затворничеством солнечный свет. И от гнева небесного светила меня покорежило, как трехсотлетнего вампира.
Половой подскочил ко мне в надежде, что я дополню заказ, но ломящийся от яств стол в улучшении явно не нуждался, так что угодливый парень был отправлен обратно.