А когда зажигают факелы и люди расхаживают по песчаным полам под гулкими сводами, тогда, представляешь, Леголас, гладкие стены сеют сверканье самоцветов, хрусталей, рудных жил — и озаряются таинственным светом мраморные кружева и завитки вроде раковин, прозрачные, словно пясти Владычицы Галадриэли. И, слушай, Леголас, повсюду вздымаются, вырастают из многоцветного пола причудливые, как сны, витые изваяния колонн — белоснежные, желто-коричневые, жемчужно-розовые, а над ними блещут сталактиты — крылья, гирлянды, занавеси, окаменевшие облака, башни и шпили, флюгера и знамена висячих дворцов, отраженных в недвижно-стылых озерах, и дивные мерцающие виденья рождаются в темно-стеклянной глади: города, какие и Дарину едва ли грезились, улицы, колоннады и галереи, подвешенные над черною глубиной. Но вот падает серебряная капля, круги расходятся по стеклянистой воде — и волшебные замки колышутся, словно морские водоросли в подводном гроте. Наступает вечер — факелы унесли: видения блекнут и гаснут, а в другом чертоге, блистая новой красой, является новая греза. Чертогов там не счесть, Леголас, хоромина за хороминой, своды над сводами, бесконечные лестницы, и в горную глубь ведут извилистые ходы. Пещеры! Хоромы возле Хельмова ущелья! Счастлив жребий, что привел меня сюда! Уходя, я чуть не плакал.