— Ну как, господин Перегрин, надеюсь, вчера ты успел порезвиться и оглядеться? Боюсь только, стол у нас нынче скудный, ты не к такому привык.
О тростинка стройная! Дочь Реки пречистой!
Ибо уже известно ему, что лазутчики, высланные наперехват Хранителям, сгинули без следа. Кольцо не отыскалось. И заложников-хоббитов ему не доставили. Если бы удалось хоть это, судьба наша повисла бы на волоске. Но не стоит бередить сердце ужасами испытаний, ожидавших хрупкую стойкость наших малышей в застенках Черного Замка. Пока что планы Врага сорвались — благодаря Саруману.
— Чего же еще дожидаться? — горько обронил Теоден. — Конец наш близок и неминуем, но я не хочу подыхать, как старый барсук, обложенный в норе. Белогрив, Хазуфел и другие кони моей охраны — здесь, во внутреннем дворе. С рассветом я велю трубить в рог Хельма и сделаю вылазку. Ты поскачешь со мною, сын Араторна? Может быть, мы и прорубимся, а нет — погибнем в бою и удостоимся песен, если будет кому их слагать.
— Нет! — сказал Горлум. — Смеагорл сердитый. И Смеагорл не любит вонючие листики. Он не ест всяких травок-кореньев, нет, моя прелесть, только если совсем-совсем голодный или если он заболел, бедненький Смеагорл.
— Ты думаешь? Я, положим, сказал бы, но верить мне надо было на слово, а что вам мои слова? — возразил Бродяжник. — Про письмо я не знал. Да и зачем же я-то буду вам говорить о себе: сперва с вами надо разобраться. Враг то и дело ставит мне ловушки. Я разобрался — и готов вам кое-что объяснить; однако же надеялся, — сказал он со странной улыбкой, — что вы доверитесь мне и без особых объяснений. Иногда просто устаешь от враждебности и недоверия. Впрочем, вид у меня, конечно, к дружелюбию не располагает.