Ванная мрачно серела во мраке — вместо того, чтобы призывно белеть. Раковина выглядела примерно так же — лишенный должного регулярного ухода нарядный белый камень пошел неопрятными разводами, посерел, и вернуть ему первозданный вид имеющимися в моем арсенале средствами возможным не представлялось.
— А следующие бумаги? Что вы о них скажете?
Пальцы сами собой запутались во влажноватых чуть вьющихся прядях, и я потерлась о них щекой.
— Меня зовут Дилан Каверли, моя мать, Уилла Каверли, заведовала хирургическим отделением в госпитале Святого Петра. Она тринадцать лет спасала жизни, а на четырнадцатый ее за это осудили и казнили. Интересно, что по этому поводу думают около пятнадцати тысяч ее пациентов? Ради ее памяти, я прошу вернуть дозволенный уровень темномагического воздействия в границы тридцать седьмого года.
— Скажите, почему вы не пытаетесь себе помочь? Вы вполне могли бы попытаться обратить обстоятельства дела себе на пользу. Вы нарушили закон, но из благородных побуждений, вы редкий и ценный специалист — в нынешних условиях, практически уникальный. Почему вы практически сами себя топите?
— Лиза, доброе утро! — впрочем, агрессии или злости в его голосе, несмотря на нажим, не прибавилось, и я сделала над собой усилие.