— Та Лиза Миллс, которая живет в моем доме, ни за что бы не отсиживалась за родными стенами, пока ее родные и близкие гибнут на войне. Не смогла бы. Но и делами темных занимаются не идиоты, если бы на тебя можно было бы нарыть хоть что-то они бы нарыли. Вместо этого, девицу, которая способна создавать уникальные авторские проклятия, которая темные зелья варит с легкостью вместо чая, фактически отпускают. Я не понимаю. Объяснишь?
Отец на радостях купил хоть и небольшой (по сравнению с родовым особняком), но респектабельный дом на набережной. И Уизел-холл сначала превратился в место, где дети проводили каникулы, потом в место, куда вся семья выезжала раз в год на неделю отдохнуть, а потом — в «место-которое-нельзя-называть». Потому что при упоминании ветшающего особняка родители мрачнели, начинали терзаться чувством вины, но все равно не находили ни желания возвращаться на окраину, ни свободных денег, которые можно было бы выделить на поддержание дома в достойном состоянии. А потом началась война, и всем окончательно стало не до поместья.
— С учебника по магии крови сейчас в стране, знаешь ли, напряженка… — Ладно, давай без них. Но учти тогда — картинок не будет! Удержать лицо и не рассмеяться удалось с трудом. Ершистая. Наглая. — Ладно. Как они тебя нашли? Лиза дернула плечом и помрачнела.
— Потому что предатели, — мрачно отозвался друг — Прогнулись, продались светлым. Предателям — смерть.
В коридоре пахло ванилью. Чем-то еще, таким же женским, капризным и томным. Немного — чистящим средством. Влажным мелом. Неистребимым запахом долго пустовавшего старого особняка. Сыростью. Ваниль доминировала. Контур двери, обведенный узкой полоской желтого света — и длинная щель вдоль косяка.
— Я серьезно, Мэтт. Пей. Ты все равно давно не ходишь по целителям, никто не потащит тебя проверяться насильно.