Но через пару мгновений я понял, что не все так радужно, как я думал. Наручники сняли, но осмотреться не успел — сильный удар в спину и я оказываюсь на полу в камере. Дверь за мной тут же захлопнулась и… наступила тьма. Нет, это не зрение пропало, просто в карцере не оказалось ни лампочки, ни окна. Входная калитка обита стальным листом, без глазка, и без единой щелки — ни лучика света не пробивается.
Катала ненадолго завис. Признаться, что никогда не слышал о «спортсменах» ему гордость не позволяет, а необычное всегда настораживает.
Был он один или кто-то его страховал в коридоре, я так и не понял, световой удар по глазам был такой силы, что минут десять после этого мучился, вытирая слезы, при том, что старался не смотреть на входную дверь. Все-таки извращенная фантазия у моих конвоиров и людоедский расчет заодно. О каком побеге или сопротивлении может идти речь, если пленник ничего не видит и мучается от боли от обычного дневного света. Видимо, для этого в коридоре повесили мощную лампочку на двести ватт, а может это мне просто показалось.
Времени у меня вагон и маленькая тележка, поэтому вскрываю оплётку и отделяю один из проводов, разрезаю пополам и удлиняю за его счет два других. Теперь у меня в полтора раза длиннее стал… радиус действия.
Под мое руководство передали двенадцать человек, причем все, как на подбор старослужащие, которым такое нововведение категорически не понравилось.
— Запущенный случай, — сказал бы Леха и был бы прав.