– Георгий, можно Егор, пока не знаю кто, – ответил я, протягивая руку.
Для начала я встал и начал рассеянно бродить по залу ожидания. Остановился у газетного стенда, почитал «Правду». В «Правде» писали, что на советско-финском фронте затишье, авиация нанесла несколько ударов. А в старом номере «Советского искусства» от 5 декабря прочитал о выставке «И.В. Сталин и Красная армия». Попутно проводил рекогносцировку местности, намечал пути отхода и приводил себя в «боевое» состояние. А настроившись, уловил волну внимания от милиционера, стоящего в центре зала. Пора было действовать, и я постарался придать лицу выражение расстроенной растерянности. Всё, понеслась, я повернулся и направился к сотруднику милиции.
Наконец, я выдохся. Несколько минут царила тишина. Сталин уже какое-то время мерил шагами комнату. Остальные ждали его реакции. Не дождались, поняли, что он ждёт их выступления. Первым, оценив поведение Верховного как недовольство, выступил Мехлис. Но обратился он не к Сталину и не ко мне. Обратился он к Берии.
– Wer ein ranghoher Kommandeur ist? (Кто здесь старший командир?)
Немцев охватила паника. Хвалёные немецкие пилоты вываливали бомбы на головы своих частей, скопившихся в районах сосредоточения. Особых продвижений вглубь у немцев тоже не получалось. Успеха добились лишь танковые группы генерал-полковника фон Клейста и генерал-полковника Гудериана. Во всяком случае, им так показалось. Потому что на захваченном, как он думал, мосту через реку Лесная Гудериан вместе со своим штабом был заблокирован танками 6-го мехкорпуса и, поняв бесполезность сопротивления, сдался в плен. А части 6-го мехкорпуса и частей 10-й армии, уничтожив успевшие переправиться на нашу сторону танки 17-й танковой дивизии немцев, восстановили границу.