Поэтому, все же добравшись до ближайшей бронемашины и не словив при этом ни одной пули, Трэш сильно изумился. Однако это не помешало ему сменить безоглядный бег на деструктивную деятельность.
Трэш не мог это не заметить и, воодушевившись, добавил картине красок: пронзительный вопль, вырывающийся из груди Мазая, кровь, хлещущая из его разрываемого тела, отчаянные мольбы о пощаде и прерывистый предсмертный хрип.
Вот только не бывает таких ледоколов, чтобы лед расходился с их пути, не приближаясь к корпусу.
Почесать, конечно, не получилось. Зато Трэш наконец выяснил, что же именно его тогда покалечило.
Почему в ней столько мути? Из-за того, что она свежая? Притащить фанеру и расспросить Сыча? Но ведь и без допроса понятно, скажет, что именно так и надо. Трэш уже привык к скользкой манере общения то ли пленника, то ли спутника, поэтому мог с высокой точностью предугадывать его ответы.
Грузовик Трэш не считал чрезмерно опасным, а вот три другие машины – считал. Восьмиколесные бронетранспортеры, все вооруженные, причем вооружение на каждом индивидуальное. На одном пушка калибром не меньше тридцати миллиметров, спаренная с ничем не выдающимся пулеметом; второй без артиллерии, зато пулемет на нем очень серьезный, ничуть не уступает тому, за которым скучает тип в черной кожанке, и помимо него установлен блок на четыре ракеты, скорее всего, управляемые; на последнем пулемет аналогичный, а вместо ракет вверх уставилось короткое дульце автоматического гранатомета. Теоретически эта колонна способна дать отпор самому разному противнику в самых разных условиях. И пехоту может достать, в том числе в укрытиях, и защищенную технику, в том числе танки.