Когда Трэш выскакивал на улицу, кто-то испуганно вскрикнул где-то справа, но это ничего не изменило. Легко преодолев оставшееся расстояние, запрыгнул на дернувшийся от прибавки массы бронетранспортер, пинком вывернул продолжавший плеваться огнем и металлом пулеметный ствол, после чего, для разминки, врезал блоком по макушке башенки.
А еще Трэш разглядел знакомую эмблему – ту самую птицу с длинной шеей и непомерно огромной головой. И разговор, подслушанный под мостом, вспомнил.
Наконец, набравшись решимости, рывком распахнул обе створки и спрыгнул на асфальт.
Назад, на карьер, Трэш оглядываться не стал. Он и без этого прекрасно знал, что там остались люди, зараженные одинаково жестоким желанием – догнать и добить.
Жилые кварталы – это интересно. Люди, в них обитающие, нуждаются в пище, и Трэш почему-то уверен, что их еда его не смутит, а наоборот – обрадует.
– Да ты глянь, зрачки меняются. Ну ты понял? У нашей котлеты зрачковый рефлекс заработал. Похоже, нервы припекло, конвульсивное сокращение пошло. Полный овощ, у него, считай, только легкие и сердце сами пашут, без стимуляции. Но овощ нереально живучий, восемь лет его режут и пилят, на хлопьях и метаноле держат, а он все не подыхает.