— Лири, — отец погладил ее по голове широкой дочерна загоревшей ладонью, — любит сюда убегать.
— Не двигайся, пожалуйста, дай мне посмотреть на тебя.
Эта искренняя радость смущала и радовала одновременно. Я будто обрела второй дом, но немного странный, скроенный не моей мерке. И приходилось разделять сестринскую любовь как то самое неловкое платье, внутри которого комфортно, но оно совсем не мое, еще привыкать и привыкать.
— Что за странности вы спрашиваете у ребенка, барышня? Кроме меня, никто за ней не ходит.
— Это ты мне? — пролепетала яичница. И захлопала желтым глазом. — А почему раньше про красоту не говорила? Мамба тоже красивая или только я?
Волосы падали ему на лоб, широкие плечи закрывали небо. Нечестно, у меня руки не такие длинные, я никак не доставала до сидящего на моих бедрах Альфы. Поэтому просто дернула его к себе ближе за полу сорочки. Я тоже хочу трогать.