Вот, куда он лезет со своей хорошей памятью?
Раздался гудок подъехавшей по проселку машины и рабочие начали складывать инструмент на козлы — рабочий день считался оконченным. Недовольным этим обстоятельством оставался только старый Харун — он считал, что трудиться следует от рассвета до заката и спать тут же, на голой земле. Удобства ослабляют дух! А теплый душ и простыни для землекопов — вообще очевидная ересь. Из уважения (такого каменщика пойди, поищи) со стариком не спорили. Мастер проверил инструмент (не нужна ли где замена?) и последним залез в кузов. Машина покатила в лагерь, до которого, по-хорошему, можно было и пешком дойти — всего километра три.
В соседнем доке из каких-то подручных материалов сооружали корабль — подсудное дело (верфи в империи всегда были сугубо императорскими). Скелет будущего судна — киль и шпангоуты — были практически завершены, низкое качество материала новоявленные корабелы восполняли всяческими шпунтами и заклепками, результат навивал мысли о скверно сделанном чучеле. На опустевшие пирсы каждое утро высыпала толпа рыбаков — простых горожан с удочками и сачками. Недалеко от берега с плотов (вероятно, при помощи волшебников) пытались поднять из воды останки судна (то ли акваторию чистили, то ли двигательную установку спасали). Но в целом гавань Миронге из парадного фасада города временно превратилась в его задворки. Чуткая белая натура подсказывала Саиль, что двое белых неуместны здесь, как заигравшиеся котята.
Из нужника высовывали головы самые отчаянные засранцы.
Вблизи серые лошадки выглядели заморенными, их гладкие шкуры запылились, вплетенные в гривы ленты — перепутались. Тай’Мапаи стоял, загораживая своей субтильной фигурой кибитку (очень вызывающе), а вожжи держал старший из учеников, на которого приближение агрессивно настроенной толпы действовало гипнотически. Никар даже загордился. Неужели они настолько суровы? Или это противник такой… гм. Что характерно: от пастырских балахонов светлые успели избавиться, а среди изгоняющих большинство даже нашивки с мундиров не спороло.
Женщины постарше цокали языкам, но ругать имперские порядки вслух были не готовы и скользкую тему потихоньку замяли.