Сзади заулюлюкали, засвистели, затопотали, но он уже несся по тропе – весь перекособоченный от пинков, окровавленный, жалкий. Он бежал, неуклюже выкидывая ноги, едва сдерживаясь, чтобы не завизжать от ужаса, как какая-нибудь малолетняя герла. Было больно, но не разбитый нос и ушибленные ребра доставляли ему нестерпимые мучения – ему было ужасно стыдно. Стыдно, что он – умный, знающий грамоту, умеющий то, что не умеет ни один человек в Парковом племени, да что там в Парковом, во всех племенах Сити никто не понимал смысла прочитанного так, как понимал его Книжник – бежал, как крыса от диких котов, от тупых, но зато сильных придурков. Ноги сами несли его прочь и Книжник ничего не мог поделать. Он знал понятие, которое подходило к происходящему – его гнал прочь инстинкт самосохранения, но слово, которым характеризовалось его поведение, звучало куда как хуже – трусость.
– Я рассказывал на общем собрании, Тони, – терпеливо пояснил он. – Это наш шанс не вымереть через пару лет. Я подробно рассказывал, а ты, наверное, упустил. Нам нужно полторы тысячи жителей, чтобы сохранить город.
– Приглядывай! – приказала она Книжнику, а сама скользнула в пахнущую прелым темноту за воротами.
Карабин грохотнул так, что в ушах у Ханны зазвенело.
Грызун огляделся, потрогал мох, обильно затянувший стену, зачем-то размял зелень между пальцами, сморщил нос и сказал Несмеяну, стоявшему за его спиной.